ПО СТАРЫМ ПЫЛАЮЩИМ АДРЕСАМ ПАМЯТИ
Встреча с Героем Советского Союза летчиком К.В. Грязновым

Самолет Кирилла Васильевича дважды сбивали. А во сне он после видел это сотни раз. И сон это был всегда один и тот же: он корректирует огонь батарей. Фонтанчики взрывов вспухают на позициях фрицев. И тут налетает стая "мессеров", раздергивает прикрытие над ним и, выждав, когда самолет-корректировщик останется один, идет сверху в атаку.

Дело было весной сорок второго. Немец пер на Кавказ, но никто тогда не верил, что это серьезно. Все ждали, что это отвлекающий маневр. Вот-вот "маскарад" кончится и немец опят попрет на Москву. Никак не хотелось верить, что Гитлер всерьез заинтересован в том, чтобы взять Майкоп и Грозный. Это после войны в дневниках Типпельскирха мы прочтем, чем Гитлер мотивировал наступление на Северном Кавказе: "Если я не получу нефти Майкопа и Грозного, я покончу с этой войной". А тогда… господи, какой смысл через жизнь, через горы лет вспоминать, что они думали тогда, ведя бои местного значения под Витебском. А может, смысл есть. Скрытый для нас, тот который станет понятным последующим поколениям, которые захотят по неделям, дням и часам восстановить ход той ужасной войны.

… Был день ясный, солнечный, яркий, весенний. Когда нестерпимо хотелось жить, и не верилось, что каждую секунду прерываются нити жизни и молодые, полные сил ребята ложатся в землю. В те дни только-только первая зелень брызнула на деревьях. Она еще казалась нереальной, несерьезной. После невыносимо холодной и ранней зимы, казалось, холода никогда не кончаться. Сейчас бы ходить по лесу, собирать подснежники и пьянеть от весеннего сырого духа земли, цветов и деревьев. А Кирилл Грязнов "висел" вместо этого на высоте двух тысяч метров и даже не успел толком что произошло. Его самолет падал. Только потом узнал, что зенитный снаряд ударил в правую плоскость. Пришел в себя от ощущения, что самолет проваливается, вращаясь, в пустоту. Превозмогая боль, выровнял самолет. К счастью, он слушался штурвала и летчик дотянул до аэродрома. А штурману повезло - его даже не зацепило. Пока лечился - механики залатали самолет. И вот они снова уходят на боевые задания.

Над нашей территорией Грязнова немцы сбили во второй раз - где, за давностью лет он точно не помнит. Где-то под Старой Торопой. И опять весной. Через год. На это раз тяжело ранило штурмана. А Кирилл не пострадал. А вот где сам сбил фашиста, помнит. Фотографировали территорию под Брянском. Прикрывали его самолет-корректировщик во время работы шесть истребителей. Налетела стая "мессеров". Завязался бой. Два истребителя атаковали его. Один в лоб, другой - справа. Самолет противника нырнул вниз затем выскочил впереди уже с левой стороны. Штурман открыл огонь из пушки. Кирилл ему помог, и они увидели, как "мессер" пошел вниз оставляя шлейф дыма. Но и немец успел прошить плоскость их самолета. Но и тогда они вернулись домой.

Во второй раз все было обыденно просто. Возвращались с задания. Нагнали немецкие истребители. Началась карусель с самолетами прикрытия. Один из "мессершмиттов-109" удачно попал в прицел его пушки.

Кирилл Васильевич Грязнов рассказывает все это спокойным голосом, словно все это было не с ним, а с кем-то другим. И ничего удивительного. Минули годы! И сколько всякого было потом…

- Интересно и как летчику, и как много пожившему человеку видна была вам разница между Россией и Германией?

- Помню, под городом Калинином летал и видел, что все наши дороги отступления засыпаны матрасами и подушками с соломой. А когда брали Кенигсберг, дороги были усыпаны пухом. Другое сравнение: над Россией летишь - соломенные крыши. Над Германией - черепица. Кирпичные дома. Добротные хозяйственные постройки. Смотрел я на это и думал: Что заставило немца идти на нас, нищих, войной? Они были богаты, а мы наги и босы.

- За что вы получили Звезду Героя?

- Наверное, оценили всю мою работу за войну. А работа эта была нелегкой.

- Как вы решили стать летчиком?

- В тридцатые годы все "болели" авиацией: я тоже. Родился в деревне, в глуши. В Ивановской области. Отец работал бухгалтером на заводе. Мать - ткачихой. В селе закончил семилетку и подался в город, в Иваново, в текстильный техникум. Шел 1939 года и меня зачислили в аэроклуб.

- Как вы тогда жили, каким был быт ,что было в семье на столе?

- Жили, как все в деревне, бедно. В доме ничего из тех предметов, что нас сейчас окружают, и в помине не было. А на столе… Картошка, капуста, грибы. Они-то кормили население. И нас, студентов. А через год меня призвали в армию. Там я 8 месяцев учился в Алсуфьевской военно-воздушной школе. Оттуда перевели в Балашовскую аналогичную школу. Там проучился 6 месяцев, на курсах командиров авиазвеньев. После окончания курсов направили в 22-й запасной авиаполк в Иваново. С апреля 1942 года и до конца войны был на фронте. Для меня война закончилась под Кенигсбергом.

- Вы верили тогда, в сорок первом, когда отступали, что победа будет за нами?

- Безусловно. А вот летом сорок второго появились сомнения. Пришло понимание: если немец возьмет Сталинград и вступит в войну Япония, нам уже точно крышка.

- В какой авиации воевали?

- Корректировочно-разведывательной.

- За многие годы журналистской работы, кажется, встречался с представителями всех военных профессий. А вот с летчиком-корректировщиком впервые. В чем была особенность вашей работы?

- Прежде всего, наверное, что нас, корректировщиков, надежно прикрывали 8-10 самолетов. Фашисты всегда стремились нас сбить в первую очередь. Собственно, и наши точно также поступали.

- На каких самолетах летали?

- Сначала на американском "харрикейне", а потом на ИЛ-2.

- И много совершили боевых вылетов?

- Сто пятьдесят. За время войны дал данные на уничтожение 24 артиллерийских батарей фашистов. Можно сказать, это была ювелирная работа.

- Интересный случай можете припомнить?

- Под Ельцом было дело. Я лечу на разведку, фотографирование. Вдруг вижу: техника, артиллерия, большая группа немцев подходит. Слышу команду: перепроверить. Это командующий артиллерией фронта Хлебников забеспокоился. Прилетел и второй раз. Глядим - а ничего уже нет. Спустился ниже. Тот де результат. Только копны и стога сена стоят. Обстрелял копешки из пулемета. Одна копна загорелась. И тут такни, артиллерия открылись, стали бить по мне. Я передал на командный пункт артиллеристов координаты, а сам поднялся выше и начал корректировать огонь батарей.

- При пересечении линии фронта противник, как пишут всегда, открывал сильный огонь. Страшно было?

- Нестрашно. К опасности адаптируешься. Тебе командиры говорят, ты и выполняешь приказ.

- А что-нибудь исключительное можете вспомнить?

- Мы базировались в Калининской области, в Старой Торопе. И там стоял авиаполк., которым командовал сын "отца всех народов" - Василий Сталин. Полк этот состоял из асов, как нам говорили. Василий Сталин его организовал из летчиков-инструкторов. Но они были, так сказать, "домашние" летчики. Аэроклубные. На фронте в бою плохо ориентировались. Полетели как-то мы на задание. Недалеко от Мценска немецкие истребители навязали нам бой. Сбили из полка Василия Сталина три истребителя. Они на этот раз прикрывали меня. Только я приземлился на аэродром, как меня со стрелком тут же арестовали, посадили в землянку и заперли. Сотрудник "СМРЕША" приходит и расспрашивает: "Где вы летали?". Стрелок отвечает "Под Мценском". Часа через два тот же офицер снова спрашивает "Где вы были? Вы завели сталинский полк специально на немецкий аэродром". Я говорю: "Проявите фотопленку и увидите, где мя были". Так и сделали. Проявили, просушили в воде со спиртом, чтобы было быстрей. "Смершевцы" убедились, что мы шли точно по указанному маршруту. И нас оставили в покое. Но переволновались мы изрядно.

- Что вы думаете о немецкой авиации?

- В начале войны они нас крепко били. У нас была фанерная авиация. А с сорок третьего - мы уже били их. Я летал на английском "харрикейне". На нм было 12 пулеметов. На американской "кобре" летал, с одной пушкой. Разве это вооружение? Вооружение у нашей авиации было лучше. Вне всякого сравнения. И тактико-технические данные самолетов, которые затем стали в массовом порядке поступать на фронт в сорок третьем, были лучше, чем у немцев. А к концу войны с нашими истребителями никто не мог сравниться. И другая техника к концу войны оказалась неизмеримо лучше, чем у фашистов. Это и решило исход войны.

- Где вас застал первый день войны?

- В Краснодаре.

- А последний?

- Под Пиллау.

- Сколько вам было лет, когда началась война?

- Девятнадцать.

- А когда сняли погоны?

- В 1960 году. После войны переучился на истребителя-штурмовика. Летал на реактивном МИГ-15. Служил в Вильнюсе, в Риге. Теперь это уже "заграница"…

- Что вы думаете о русском солдате?

- Считаю, что мы победили благодаря невероятной выносливости русских парней, мужиков…

- А что вы думаете о сегодняшней армии?

- Армии больше нет. Она не управляется. Офицеры бесправны, армия никому, практически не подчиняется. Какая же тогда это армия? Нет желания у ребят служить в армии. Спрашивается: кто же будет защищать Отечество?

- Какое сейчас отношение к вам, Героям? Да и всем фронтовикам?

- Сначала был восторг, почитание. Ходили домыслы, складывались легенды. А теперь - грязь, мерзость. Хорошо со стороны судить со стороны о нашем поколении. А нам судить о наших отцах и вообще поколении было некогда. Нам надо было учиться, строить, защищать страну. Все перевернулось в родном Отечестве. Да и где оно Отечество? Когда еще было возможно такое, чтобы великую державу развалил не могучий враг, а один недалекий человек. Это же гигантская трагедия. Такое случается раз в тысячелетие. Жить не хочется. Изгадили все. Разве у нас есть нормальное будущее? Великовозрастные подонки плюют в отцов, плюют в своих сограждан. Душа искровенилась от абсурда, происходящего с нами. Сожалею, что дожил до наших постыдных дней. И, честно сказать, завидую тем, кто погиб на пути к победе в 44-м, в 45-м.

… Со сложным, тяжелым чувством от правоты всего сказанного Кириллом Васильевичем уходил я в редакцию. До последнего в нашем разговоре держался ветеран. Но не выдержал бывший военный летчик, выдал на последок нам "корректировку". Да так точно, что болит сердце…

Виктор Богданов.